Question

Разбейте по абзацам пожалуйста.С тех пор как я себя помню, помню я и Наталью Савишну, ее любовь и ласку; но теперь только умею ценить их. Тогда мне и в голову не приходую, какое редкое чудесное создание была эта старушка. Она не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе. Вся жизнь ее была любовь и самопожертвование. Я так привык к ее бескорыстной, нежной любви, что и не воображал, что могло быть иначе. И никогда не задавал вопросов: а счастлива ли она? довольна ли? Бывало под предлогом необходимой надобности прибежишь от урока в ее комнату, усядешься и начнешь мечтать вслух, нисколько не стесняясь ее присутствия. Всегда она бывала чем-нибудь занята: вязала чулок, рылась в сундуках, заполнявших ее комнату, и, слушая всякий раз мой вздор, приговаривала: «Да, мой батюшка, да!». В сундуках, которыми была наполнена ее комната, было решительно все. Что бы ни понадобилось, обыкновенно говаривали: «Надо спросить у Натальи Савишны». Порывшись немного, она находила требуемый предмет и говаривала: «Вот и хорошо, что припрятала». В сундуках этих были тысячи таких предметов, о которых никто в доме, кроме ее, не знал и не заботился. Один раз я на нее рассердился. Позже она принесла мне подарок и дрожащей рукой подала его мне. У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке. Я, отвернувшись, принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда

Answer 1

С тех пор как я себя помню, помню я и Наталью Савишну, ее любовь и ласку; но теперь только умею ценить их. Тогда мне и в голову не приходую, какое редкое чудесное создание была эта старушка. Она не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе. Вся жизнь ее была любовь и самопожертвование. Я так привык к ее бескорыстной, нежной любви, что и не воображал, что могло быть иначе. И никогда не задавал вопросов: а счастлива ли она? довольна ли?

      Бывало под предлогом необходимой надобности прибежишь от урока в ее комнату, усядешься и начнешь мечтать вслух, нисколько не стесняясь ее присутствия. Всегда она бывала чем-нибудь занята: вязала чулок, рылась в сундуках, заполнявших ее комнату, и, слушая всякий раз мой вздор, приговаривала: «Да, мой батюшка, да!». В сундуках, которыми была наполнена ее комната, было решительно все. Что бы ни понадобилось, обыкновенно говаривали: «Надо спросить у Натальи Савишны». Порывшись немного, она находила требуемый предмет и говаривала: «Вот и хорошо, что припрятала». В сундуках этих были тысячи таких предметов, о которых никто в доме, кроме ее, не знал и не заботился.
  
     Один раз я на нее рассердился. Позже она принесла мне подарок и дрожащей рукой подала его мне. У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке. Я, отвернувшись, принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда

Поди так должно быть

Answer 2

Наталья Савишна была для меня чудесным созданием, которое я ценил и любил с детства. Она никогда не говорила о себе и всю свою жизнь посвятила любви и самопожертвованию. Я так привык к ее бескорыстной и нежной любви, что даже не задавался вопросом, счастлива ли она или довольна. Я часто приходил к ней в комнату, предлагая разные отмазки от уроков, и начинал мечтать вслух, нисколько не стесняясь ее присутствия. Она всегда была занята - вязала чулок, рылась в сундуках, которыми была наполнена ее комната. Она всегда говорила: "Да, мой батюшка, да!" и всегда могла найти нужный предмет в своих сундуках. В этих сундуках были тысячи предметов, о которых никто в доме, кроме нее, не знал и не заботился. Однажды я рассердился на нее, но позже она принесла мне подарок и дрожащей рукой подала его мне. Я не мог взглянуть на нее, отвернулся, принял подарок и слезы потекли от любви и стыда.